Какие болезни сейчас в основном у ликвидаторов чернобыльской аварии
Здравствуйте, в этой статье мы постараемся ответить на вопрос: «Какие болезни сейчас в основном у ликвидаторов чернобыльской аварии». Также Вы можете бесплатно проконсультироваться у юристов онлайн прямо на сайте.
Временная прописка и судебные приставы. вы можете составить договор безвозмездного пользования вашим имуществом находящимся в квартире с описью на основании паспортных данных можно без нотариуса. Банки имееют накручивать 100 2 ответа.
Содержание:
Почему одни ликвидаторы Чернобыля заболели и умерли, а другие здоровы
Как не вылететь в передоз
Инженер Сергей Смогоржевский в 86-м году отработал на Чернобыльской станции пять месяцев, ежедневно измеряя дозы облучения, которые получали строители, возводившие саркофаг над четвертым блоком.
Мемориал погибшим в результате Чернобыльской катастрофы на Митинском кладбище Москвы. Фото: ru.wikipedia.org
Интервью, которое Сергей дал нашей газете, подробно описывает внутреннюю «кухню» ликвидации последствий ядерного выброса. Как были организованы работы и быт на станции, какие меры принимались, чтоб сохранить здоровье гражданских людей, и как наплевательски обращались с военными.
С исторической точки зрения — интереснейшие сведения. Но и с практической — крайне полезные. Если, не дай бог, снова подобная авария, будете знать, как грамотно себя вести.
— Я окончил Институт тонких химических технологий, военная специальность — радиационная разведка (гражданская — инженер-химик-технолог). Срочную не служил, но у меня была военная кафедра в вузе, я военнообязанный. В июне 1986 года мне пришла повестка. Показал отцу — то ли на сборы, то ли в армию. Батя-химик посмотрел, все понял и сказал: «Ты там поаккуратнее все-таки».
— Выходит, вы знали, куда вас призывают?
— Все химики знали, куда едут. Ясно было, что призыв по военной специальности. Особо никто не сопротивлялся. Кто не хотел — просто не являлся по повестке. Набор был срочный — кто пришел, тот пришел. Один не хочет, возьмут другого. Из нашего института призвали около 20 человек. Мы все его окончили один-два года назад. А всего из Москвы набрали примерно 150 человек. Мы приехали в Киев, потом нас перевезли в Чернобыль, и с начала июля наш «батальон лейтенантов» приступил к службе (народ подъезжал не одновременно, а по частям).
— Кому вы подчинялись? Министерству обороны?
— Нет, Минобороны нас только призывало через военкоматы. А запрос на то, чтоб нас призвать, исходил от Средмаша — Министерства среднего машиностроения. В Советском Союзе оно ведало всем, что относится к атомной энергии.
По ведомственной принадлежности мы относились к Средмашу. Минобороны отвечало за дезактивацию станции и прилегающих территорий, а Средмаш строил саркофаг над разрушенным блоком, это была его зона ответственности. Для строительства нужны были строители и автодорожники — они составляли две трети сил, работавших по линии Средмаша. А химики, геодезисты и топографы — одну треть. Главная задача химиков была держать на контроле дозы облучения, которые получали строители. Чтоб не было ни передоза, ни недодоза.
— Какая доза считалась предельно допустимой?
— 25 рентген — это суммарно за все время пребывания на станции.
— Как быстро можно было набрать 1 рентген?
— Приехать на станцию, пройтись по машинному залу, выйти на четвертый блок — и за один проход получаешь 1 рентген. Но если работать не на самом блоке, а в сравнительно «чистом» месте, дневные дозы были меньше. За день допускалось до 2 рентген, а если работы были особо важные — безмерно.
Самые напряженные с точки зрения радиации работы велись там, где строился саркофаг, то есть именно на разрушенном четвертом блоке. Это была 3-я зона. Деление по зонам такое было: нулевая зона — за 30 км от станции, первая — до 30 км, вторая — сама станция и приближенные объекты, третья — разрушенный блок. Часть станции тоже входила в «трешку» — крыша 3-го машзала, узел перегрузки — Копачи (это близлежащая деревня в 500 метрах от станции).
— Вы где работали, в какой зоне?
— Отдел наш находился во второй зоне. Третья зона начиналась в 15 км от нас — от узла перегрузки. К узлу подходила чистая машина, приехавшая со стройматериалами или бетонным раствором. На Копачах раствор и бетон из сравнительно чистых машин перегружался в «грязные», и грязные уже ездили только по станции.
Жили мы в Иванкове и Тетереве в пионерлагерях, там размещались сотрудники Средмаша. Это 150 км от станции. Дорожники быстро проложили дорогу и автобусами возили каждый день. Но все равно получалось долго, два часа. Поэтому мы часто оставались ночевать на работе. Тем более, обязаны были работать круглосуточно. Отдел наш был в средней школе №3, у нас там полкласса было отделено, стояли койки для дежурной смены. Надо — прикорнул.
Нам, дозиметристам, все пять месяцев закрыли третьей зоной.
— Хотя вы были во второй?
— Ночевали во второй, а работали в третьей. Но не каждый день.
— Как долго вы работали на станции?
— В командировку туда все приезжали на полтора месяца — кроме нас. Мы там были бессрочно, пока не построили саркофаг. Я уехал в начале декабря. Ровно пять месяцев.
— В чем конкретно состояла работа вашего батальона?
— Строительные работы шли на шести участках. Везде работали «стройбатовцы» Средмаша. Мы должны были следить за дозами, которые они накапливают. Кроме того, мы готовили данные о том, какое излучение там, где планируются новые работы, и сколько в этом месте получит человек за 1, 2, 3 часа. От этого зависело, кого туда посылать. Если послать того, кто уже набрал приличную дозу, можно вылететь в передоз. Передоз был нам запрещен категорически.
По текущим работам планировалось так: человек новенький приезжал, набирал 7 рентген, после этого ходил на менее напряженные работы, за «десяткой» — на еще менее напряженные, а начиная с 15 рентген его вообще старались никуда не посылать. Хотя бывали моменты.
На одном совещании начальнику управления доложили, что не хватает водителей миксеров. Все, кто есть, дозы понабирали. Он сказал: скажите дозиметристам, пусть им дозы вдвое уменьшат и они дальше работают. Но фокус не прошел, восприняли как шутку. Это и было сказано как юмор. Черный, но юмор. Хотя академик Ильин в воспоминаниях пишет, что обсуждался вопрос о вводе «военной дозы» 50 рентген.
— Как вы измеряли и контролировали дозы?
— На каждом из рабочих участков сидел дозиметрист. Всем, кто шел на работу в 3-ю зону, он выдавал на день дневной дозиметр на маленькую дозу до 2–3 рентген — их называли «карандашами». И одновременно каждый человек еще постоянно носил дозиметр-накопитель.
Люди заканчивали работу, выходили из зоны и сдавали «карандаши» на проверку. Дозиметрист снимал с них показания, заносил в журнал и суммировал с предыдущими.
Когда по журнальным записям набиралось в среднем 5–6 рентген на каждого человека, всю бригаду привозили к нам в отдел, и мы снимали показания уже с их дозиметров-накопителей. Данные в журнале и накопителе сравнивались.
Разброс между ними был всегда, потому что точность дозиметров была низкой, на уровне 50%. То есть если у человека 5 рентген набрано, с равным успехом это может быть и 7 рентген, и 2 с половиной. Но у нас за счет двойного отслеживания данных — в «карандашах» и накопителе — точность получалась немного выше. Во всех отчетах, кстати, говорили, что в нашем подразделении самая большая точность измерения доз.
— Какая была у вас должность?
— Меня сначала распределили на должность инженера в отдел дозконтроля, а через месяц дали старшего инженера. Сам себя я называл «младший командир заградотряда». Следил, чтоб народ не попал в тыл раньше времени, а попал тогда, когда ему надо.
— Чтоб не симулировали передоз? Были такие случаи?
— Всяко было. Ну вот, например, были случаи — у всей бригады 10 рентген, а у одного — 15. Явно что-то не так. Человек с такой выпадающей дозой попадал в первый отдел (он обеспечивал режим секретности), из первого отдела его отсылали к нам. Я брал этого человека, и мы с ним шли по дорожке, где они работали.
Я говорил: «Вот вас привезли. Куда ты пошел? Дальше что делал?» Он показывает, мы с ним пробегаем по маршруту, и я на этом маршруте замеряю поля.
Иногда бывает, человек отошел на 2–3 метра в сторону от остальной бригады и попал под пятно. Мне надо, во-первых, найти пятно. Во-вторых, если нет пятна, выяснить, почему у него такая большая доза. Ошибка дозиметра или он попросту положил его на броню? Потому что можно было положить дозиметр на гусеницу трактора — их в зоне никто не мыл — и получить большую дозу.
— Это как градусник положить на батарею, чтоб температура подскочила?
— Именно так… Там всех пугали и стращали, что тех, кого поймают, накажут. Страшный КГБ у нас представлял Виктор Молочков из Шевченко, он был замначальника первого отдела.
— Да. Мы ему не подчинялись, но были под его контролем. Разборки шли от него. Он звонил: иди проверяй.
Был у меня случай: под подозрением оказался дед из Туркестана, лет 60. У него был передоз. Пошли с ним, посмотрели, где он работал. Ну нет пятен, нет нигде. Причем дед нормальный, вся бригада хорошего мнения о нем, не может он жульничать. Я докладываю Виктору: прошлись, все чисто. Он мне говорит: «Ну и пиши «ошибка дозиметра», ты взял его на проверку и выяснил, что дозиметр врет». Я написал. Ну и все. Дед пошел в общагу, потому что пятен не было и никаких разборок тоже не было.
— Особист велел представить дозиметр неисправным, чтоб не наказывать деда?
— Ну да. Вообще всех этих ужасов с автоматами, криками, стучанием по столу — не было, конечно. Косяки случались, но разруливать старались по-человечески.
— Вы сказали: «человек мог попасть под пятно». Что это такое «пятно»?
— Небольшой участок, где уровень радиации значительно выше, чем рядом. Причиной может быть, к примеру, осколок с блока. Вылетел куда-то далеко и лежит там. Вокруг него — «пятно».
Облучение в зоне всегда неравномерное. Это как прожектора, которые расставлены в разных местах, но освещение от них идет разной интенсивности. Вы пробегаете с экспонометром и смотрите — с той стороны светит меньше, с этой больше, а вот тут, если поставить стеночку, уже будет полумрак. То же самое с радиационным фоном.
У нас были ребята из МИФИ, преподавали на кафедре радиационной защиты. Приехали на станцию добровольцами предложить свою помощь. Они давали рекомендации по снятию фона. Не надо, скажем, городить сплошную защиту на каком-то участке, достаточно вот тут площадочку зачистить — и фон сразу упадет. Я ради интереса с ними ходил в разведку несколько раз, они делали так: намечали заранее точки, пробегали по ним, замеряли дозы, находили, откуда идет просвет, а потом высчитывали, где лучше поставить стеночку, где закрыть, а где и почистить.
— А дозы, которые получали вы сами, вы замеряли?
— Конечно. Теми же дозиметрами и накопителями, как у всех.
— Сколько у вас набралось рентген, когда вы уезжали?
— В архивной справке записано — доза внешнего облучения 21 рентген. Внутреннее — неизвестно, его не мерили, потому что приборов не было.
— Вы внушаете оптимизм. На случай ядерной войны. 30 лет прошло, а вы живы-здоровы, хотя набрали почти 25 рентген.
— 25 дозиметристу нельзя было получить. Если он получал 25, его вызывали в первый отдел. С какого перепуга ты, дозиметрист, и залетел? Все работы должны были быть подконтрольными и прогнозируемыми.
— У вас есть сведения о тех, с кем вы там были? Как у них сложилось?
— Из тех 20 ребят из моего вуза, с кем я служил вместе, погиб один в автокатастрофе. Все остальные живы. Бывают хвори, но нам уж по 60 лет. А так все в общем в неплохой форме. Зато с моими одноклассниками, которые в Чернобыле не были, все гораздо хуже. Треть класса уже умерли, причем две девочки — от онкологии.
— Встречаетесь с «чернобыльцами»?
— Пересекались несколько раз. Но регулярно — нет. Да и когда? 26 мая на Митинском кладбище? Не тот повод, чтоб выпить и посидеть.
У нас нет своего Дня победы. Мы вели сражение за будущее страны, и мы его выиграли, а Дня победы нет. И ощущения победы тоже нет.
Понятно почему. Для государства любые упоминания Чернобыля очень болезненны. До 91-го о нем вообще молчали. У многих ликвидаторов на этой почве были потом нервные срывы. Ты в зоне, тебе объясняют, что ты делаешь что-то очень важное. Работаешь по следу ядерного взрыва. Там мы чувствовали себя героями.
— А возвращались — тут никто не знал, что вы герои.
— Да и сейчас не знают. 26 мая из года в год — ни слова в центральной прессе или на телевидении.
— Но в этом мае вышел американский сериал «Чернобыль». Он получил очень большой резонанс. Вы его видели?
— Резонанс как раз и объясняется тем, что люди не информированы о Чернобыле. Для них этот сериал оказался откровением. Хотя там первая серия целиком слизана с «Чернобыльской тетради» Григория Медведева, которая вышла 30 лет назад. Потом все строится на описаниях Светланы Алексиевич, но они некорректны. У нее, например, приводятся данные по дозам детей, а такие дозы даже для взрослых смертельны. Вообще сериал, на мой взгляд, достаточно скандальный.
— Расскажите про быт ликвидаторов. Какая форма у вас была? Как часто ее выдавали?
— Формы не было. Когда мы приехали, нам выдали стройотрядовские робы. В них все ходили — и военные, и гражданские. Одежду надо было часто менять, и она должна была быть дешевая и практичная. С объекта выходишь — снимаешь робу, получаешь чистую. Грязную — на дезактивацию или на выброс. Поэтому форму там не носили. Идет человек, и не поймешь, военнослужащий он или нет. Узнать военных можно было только по кепочкам. Если кокарда — офицер. Если звездочка — рядовой. Шиком был танковый комбинезон. Черного цвета, плотная тряпка, очень такой добротный. Но их было мало, поэтому мы их носили в качестве парадной формы. Если мне на блок сегодня не ехать, я могу его надеть и пойти в столовую. Но если на блок, я лучше надену обычную робу.
— Получается, одежду меняли каждый день?
— Только если на блоке работа. Тогда меняли. А если по городу ходить — одежда не набирает больших доз. Там не так страшно все было. Я вообще считаю, радиация не так страшна, как «радиофобия» и безграмотность в отношении доз и последствий облучения.
— В Чернобыле вы видели безграмотность?
— Видел и безграмотность, и непрофессионализм.
Армия, например, оказалась совершенно не готова к той работе, которая ей была поручена. Армейские дозиметры-«карандаши» (еще их название — «глазки») были сразу забракованы. Они измеряли либо слишком маленькие дозы до 200 миллирентген, либо слишком большие — до 50 рентген. По ним не рассчитаешь, когда у человека предельная доза наступит.
Как велся контроль на участках Средмаша, я вам рассказал. Каждый, кто шел в зону, получал индивидуальный дозиметр. А в армейских подразделениях дозиметры выдавались только офицерам. По показаниям офицеров заносили дозы всей бригаде, с которой он работал. При том, что сам офицер на работу не выходил. Он привозил бойцов и сидел в машине и заведомо получал меньшую дозу, чем ребята, которые работали. А дозу им ставили по нему.
Костюмы ОЗК (общевойсковой защитный комплект) тоже, как оказалось, не могли быть использованы. Ребята на пунктах полива, где мыли транспорт, в таких костюмах за полчаса получали тепловой удар. Лето, жара, а они в прорезинке.
Ходили солдатики с поролоновыми респираторами. Дышать в них невозможно. Нужны другие респираторы — обычные «лепестки». Но их надо менять каждые 10–15 минут. Дальше такой респиратор работает во вред, на нем оседает пыль, от пота он становится влажным, и сам превращается в источник радиации. Когда я ходил в зону, я брал штук 5–6 «лепестков» и менял. У армейцев ничего подобного не было.
Армейская техника и оборудование тоже не отвечали требованиям. Машины дезактивации, дегазации давали струю до второго этажа от силы. Обычная пожарная машина была намного эффективнее.
В общем, много всего такого. Я еще думал, вот вернемся домой, нас призовут на сборы и скажут: давай, пиши, что подходило, что нет. Чтоб в следующий раз армия была готова. Чтоб оборудование имелось подходящее, и защита для людей была надежная и продуманная. Но — нет. Гражданские еще какой-то интерес проявляли. А армейские вообще ничем не интересовались.
— Вы полагали, что после аварии будут сделаны попытки переоснастить армию с учетом чернобыльского опыта?
— Полагал, но попыток не было.
— Как было организовано питание для ликвидаторов?
— Мы приехали в первом заходе — человек 15 наших ребят. Химиков было двое, остальные строители, но все — лейтенанты. Капитан, который нас принимал, сразу сказал: приехали, ну идите обедать.
Зашли в столовую, отдали бумажку, которую дал капитан. И какое-то время так и продолжалось: заходишь в столовую, у тебя никто ничего не спрашивает, ни талонов, ни документов.
Талоны ввели только к августу. Еда была обычная. Борщ или суп. Котлет не было, мясо только шматком или мелкорубленое. Повара готовили круглосуточно с перерывом на три-четыре часа — от часа ночи до пяти. В остальное время заходишь — два-три блюда на выбор.
— Правда, что ликвидаторы регулярно выпивали, чтоб нейтрализовать облучение?
— То, что алкоголь нейтрализует облучение — это сказка. Там, где дислоцировались войска, спиртное не продавалось и не раздавалось. Насчет вагона со спиртом — не было его. Я бы знал, потому что в каждой службе был наш лейтенант.
Но, конечно, для себя алкоголь люди привозили из Киева. Ребята гражданские, которые приезжали в командировку, тоже привозили. При этом спиртное на станции было под запретом. Если выпивали, то втайне и по какому-то поводу — день рождения, например. И немного, грамм по 100–150.
Спиртное было валютой важнее доллара.
У меня был у солдата самоход, я за фляжку спирта его притушил. Парень, рядовой, слинял в Киев на три дня, как раз достаточно, чтоб пойти под трибунал. Но я за фляжку договорился с его командиром, что он не будет поднимать шум, хотя бумаги уже прошли.
А особист — вот этот Виктор Молочков — затушил окончательно, изъял бумаги. Очень спокойно сказал: «Ты же был в курсе, что он в Киев рванул? А почему не остановил?» — «Ну что ты хочешь, — ответил я. — Они тут с мая месяца. Ты еще можешь выйти за зону, а им нельзя. Ну съездил к девочкам на пару дней. Работа же не встала из-за этого». Особист сказал: «Ну смотри, если в пятницу он здесь не будет стоять, оба пойдете под трибунал, а придет — будете на работу ходить». Ну и он в пятницу с утра как раз появился.
— Как закончилась командировка? Был праздник с награждениями, благодарностями?
— Закончилась командировка очень буднично. Саркофаг построили, в войсках мы уже были никому не нужны, надо нас было отправлять домой. Но поскольку мы не были приписаны ни к какой воинской части, оформить нам увольнение было нельзя. Поэтому нас стали быстро распределять по точкам Средмаша. Меня распределили в город Шевченко. Я поехал туда, пришел в часть, встал на учет, мне дали отпуск 45 дней — он всем полагался, кто был на станции. Слетал в Москву, вернулся и тут же получил приказ об увольнении. Ну и все. На этом моя чернобыльская эпопея завершилась.
Источник: https://www.mk.ru/social/2019/08/08/pochemu-odni-likvidatory-chernobylya-zaboleli-i-umerli-a-drugie-zdorovy.html
Врачи не говорили чернобыльским пациентам, что они обречены
Репортёр Metro узнал подробности
Чернобыль 30 лет спустя. Metro продолжает серию публикаций, посвящённых аварии на Чернобыльской АЭС.
В 1986 году Наталия Надежина была главным врачом клинического отдела Института биофизики МЗ СССР (на базе Клинической больницы № 6). В настоящий момент она – ведущий научный сотрудник лаборатории местных лучевых поражений и последствий острой лучевой болезни ФГБУ ГНЦ ФМБЦ им А.И. Бурназяна ФМБА России.
После взрывов на Чернобыльской АЭС в единственную клинику в стране, которая специализировалась на работе с облучёнными в радиационных авариях людьми, стала поступать основная масса тяжёлых пациентов. Многие из них были обречены.
Репортёр Metro поговорил с Наталией Михайловной и узнал, что довелось пережить как пациентам, так и врачам, которые раньше никогда не работали с таким большим количеством людей, одновременно подвергшихся радиационному воздействию.
Как проходило лечение поступивших из зоны заражения пациентов, насколько они были тяжелыми, скольких удалось спасти?
Поступали люди с разной степенью лучевой болезни, в том числе и крайне тяжёлые. Более половины пострадавших имели еще и лучевые ожоги. В первые несколько дней в нашу клинику поступило 237 человек с подозрением на острую лучевую болезнь. Двадцать семь из них погибли от несовместимых с жизнью лучевых поражений. Потом поступали еще пациенты, но те, у кого была подтверждена лучевая болезнь – 108 человек — в основном поступили в первые три дня.
Лечение проходило в зависимости от выраженности лучевых ожогов и степени тяжести лучевой болезни. Во время агранулоцитоза, когда снижаются основные показатели периферической крови (мало лейкоцитов и тромбоцитов), больные для защиты от инфекции должны находиться в асептических условиях – это стерильные палаты с ультрафиолетовым обеззараживанием воздуха, а при их лечении применяли системные антибиотики. Снижение тромбоцитов приводит к повышенной кровоточивости, поэтому при необходимости пациентам переливалась тромбомасса.
Как радиация повлияла на здоровье пациентов?
В острый период, когда снижаются лейкоциты, человек беспомощен перед инфекцией. Мы проводили хорошую профилактику инфекционных осложнений и кровотечений, поэтому от них практически никто не умер. Умирали те, кто получил дозы облучения, после которых уже не восстанавливаются ни костный мозг, ни кожные покровы (с большой площадью и тяжестью лучевых ожогов).
Тут, наверное, нужно отметить, что у лучевой болезни есть период, когда наступает временное улучшение состояния…
Это зависит от степени тяжести поражения. Острое течение разделяется на период первичной реакции – тошнота, головная боль, рвота; затем латентный период мнимого благополучия; а потом – развернутый период выраженных клинических проявлений в разгар болезни. При тяжелой форме лучевой болезни период мнимого благополучия очень короткий, буквально несколько дней. Поначалу все пациенты разговаривали, общались между собой. Но мы уже в первые дни знали, как у кого будет протекать болезнь. Для медперсонала очень тяжело было смотреть на молодых пациентов и понимать, что некоторые из них обречены. При этом надо было не показывать этого, поддерживать больных, чтобы они верили в лучшее и надеялись.
Способность организма бороться с лучевой болезнью зависит от генетики? Почему некоторые пострадавшие, получившие очень большие дозы, живы по сей день, а некоторые из менее облученных погибли в первые же дни?
Знаю несколько человек, выживших после сильного облучения и умерших через много лет по причинам, не связанным с радиацией. У детей, которые были в зоне заражения, статистически подтверждено увеличение заболеваемости опухолевыми заболеваниями щитовидной железы. Кроме того, у лиц, получивших большую дозу облучения (100 и более бэр), перенесших лучевую болезнь и получивших лучевые ожоги, увеличено количество злокачественных заболеваний крови и рака кожи в области поражения.
Учащение других заболеваний не доказано.
После аварии пострадавшие, ликвидаторы для защиты от радиации пользовались всевозможными народными методами, например, употребляли алкоголь. А что действительно могло помочь из подручных средств?
Алкоголь может действовать только как антидепрессант, для уменьшения волнения. Проводились исследования на эту тему, но никакого улучшения после приема алкоголя при лучевых поражениях не наблюдалось.
Молоко с йодом – другое дело. При Чернобыльской аварии выделялся радиоактивный йод, и поэтому йодистые препараты назначали для уменьшения его воздействия на организм, а чтобы йод меньше раздражал желудок, запивали или смешивали с молоком. Йодистый калий — лекарственное средство, которое применяется при радиационных авариях при выбросах радиоактивного йода.
Ну и, конечно, когда ликвидаторов посылали в зоны высокой активности, им выдавали спецодежду и ограничивали время пребывания в зоне повышенного радиоактивного фона.
Опасно ли было врачам работать с пациентами, поступившими после аварии на ЧАЭС, какие были способы защиты?
Такие же, как и у ликвидаторов. При входе в клинику и выходе, отделения, палаты обязательно проводился санитарный контроль за загрязнениями радионуклидами поверхности рук, туловища, одежды, обуви. За этим следили очень строго.
Когда персонал шел в палату к загрязненным радиацией больным, надевали спецодежду, перчатки, фартуки, маски. При выходе также проводилась обработка одежды, рук. Ограничивалось время пребывания персонала в зоне повышения радиоактивности. Никто из персонала лучевой болезнью не заболел.
Это были очень тяжелые дни, работали в две смены, круглосуточно, были индивидуальные посты у очень тяжелых больных. Тяжелая работа, но об этом даже не думали, все работали, все, что нужно, делали.
Опыт, полученный при лечении пострадавших в Чернобыле, как-то помог развитию радиационной медицины, были ли разработаны новые способы лечения?
Наверное, многие родственники хотели навестить пациентов, но доступ был ограничен, как с этим справлялись?
Проводилась большая работа с родственниками и пациентами. Кого-то пускали на какое-то время небольшое, когда пациент мог общаться, и это не было вредно для его здоровья. Как-то справлялись.
Некоторые люди, в том числе родственники ликвидаторов, боятся телевизоров, мобильных телефонов, даже просят родных, чтобы они поменьше ими пользовались. Насколько обоснована такая радиофобия?
Радиационного облучения там нет. Это электромагнитные колебания, считается, что они влияют на нервную систему. И класть на ночь мобильный телефон на тумбочку у изголовья кровати – это как жить под высоковольтной линией электропередач. Этого стоит избегать. Все хорошо в меру. Конечно, целый день сидеть у телевизора, компьютера и с телефоном у уха – это нехорошо, потому что это большое напряжение для глаз, для ума, для сосудов. Хорошего от этого ничего не будет.
Ну а с фобиями разного рода должны работать психологи.
Источник: https://www.metronews.ru/novosti/world/reviews/vrachi-ne-govorili-chernobylskim-pacientam-chto-oni-obrecheny-1189259/
Лучевая болезнь Чернобыля: фото последствий на людей после аварии ЧАЭС
Лучевая болезнь — болезнь, возникающая в результате воздействия различных видов ионизирующих излучений.
Но, к сожалению, многие до сих пор слабо понимают, что это такое и чем же так опасна радиация.
Особенно это относится к самоселам, которые по доброй воле нелегально поселились в тридцатикилометровой зоне отчуждения.
Они живут в брошенных при эвакуации домах, питаются выращенными на чернобыльской земле овощами и пойманной в местных водоемах рыбой.
А от всех предупреждений о последствиях для здоровья просто отнекиваются. Всему виной обычная биологическая безграмотность.
Радиация
Главная опасность радиации в том, что мы ее не видим и не чувствуем.
Излучение, оказывая незаметное влияние на наш организм, впоследствии приводит к очень тяжелым отклонениям и даже смерти.
Описать точные последствия радиации практически невозможно, так как она приводит к случайным изменениям в организме, которые могут проявиться в любой возможной форме.
Саму же лучевую болезнь можно заработать только при взрыве на атомной электростанции, что и случилось с ликвидаторами аварии и местными жителями 26 апреля 1986 года.
Симптомы лучевой болезни
Сразу же распознать лучевую болезнь тоже бывает проблематично, так как первичные симптомы вполне обычны и универсальны – тошнота, рвота, головная боль, апатия.
Затем они проходят и человек чувствует себя хорошо. Далее неожиданно начинают появляться серьезные проблемы со здоровьем.
Самое распространенное осложнение, к которому приводит лучевая болезнь – онкология. На втором месте патологии кровеносной системы.
Диагностика основывается на комплексных инструментальных и лабораторных методах.
Фотогалерея: поражение лучевой болезнью
Мутации после Чернобыля
Когда говорят о детях Чернобыля, то имеют в виду не просто малышей, эвакуированных оттуда вместе с родителями. Кто-то из них погиб от облучения, кто-то от рака, остальные же остались живы и смогли вырасти.
А затем и завести собственные семьи. В этот-то период и стали проявляться основные последствия аварии на ЧАЭС.
Малыши у родителей, вывезенных из опасного региона стали рождаться больными, с патологиями.
Некоторые появлялись на свет здоровыми, и только с возрастом у них начинали выявляться серьезные проблемы со здоровьем. Есть и вторая категория детей Чернобыля.
Это те, кто родились у выживших ликвидаторов последствий аварии. Тут наблюдается та же картина – мутации, патологии, отклонения.
Если говорить о взрослой категории населения, то количество жертв составило пол миллиона человек.
Сюда вошли ликвидаторы аварии, эвакуированное население и те, кто работал в Зоне отчуждения после катастрофы. Многие их тех, кто выжил, стали инвалидами.
Фотогалерея: дети Чернобыля с мутацией
Правила поведения в зараженной радиацией территории
Известно, что передвигаться по Чернобыльской зоне отчуждения довольно безопасно, но это касается не всех локаций.
Есть места, в которых радиационный фон все еще во много раз выше нормы и находиться там крайне опасно.
Таких мест лучше избегать, но если это невозможно, то существует общий ряд правил, следование которым поможет уменьшить вред от радиации:
- Необходимо прикрыть все тело одеждой и использовать респираторы. Если респираторов нет, их можно заменить марлей. Волосы так же должны быть закрыты.
- Запрещено пробовать все, что растет на данной территории. Можно питаться только той едой, что привезена с собой из чистого региона. Это же относится и к воде из местных водоемов.
- Желательно перед поездкой в зараженное место употреблять профилактические препараты, назначенные врачом.
- После посещения радиационного участка нужно избавиться от всей одежды согласно нормативам.
Лучевая болезнь — Видео
Чернобыль и лучевая болезнь. Радиация. Последствия Чернобыля. — Видео
Чернобыль и Припять до и после аварии — как выглядит город, потрясший весь мир?
История Чернобыля и катастрофы с последствиями: факты которые шокируют
Ликвидаторы ЧАЭС: фото и список пожарных погибших в последствии
АЭС Фукусима-1 в Японии: авария и ее последствия, фото
Авария на ЧАЭС: причины катастрофы, человеческий фактор или научный эксперимент?
Источник: https://panoramy-chernobylya.ru/luchevaya-bolezn/
Врач, спасавшая ликвидаторов — о радиационных ожогах и «серых пиджачках»
Киевским врачам, которые приняли первых пострадавших ликвидаторов в первые дни после аварии на Чернобыльской АЭС, удалось спасти множество жизней от того, с чем они раньше никогда не сталкивались в таких масштабах. Как — выяснили журналисты сайта «24».
В Москве ликвидаторов, экстренно привезенных туда для спасения, лечили по методике американского доктора Роберта Гейла. В результате, из 13 пациентов, у которых диагностировали острую лучевую болезнь, после пересадки костного мозга умерли 11. Методика оказалась ошибочной.
Тем временем, киевские врачи сделали невозможное: за считанные часы они разработали и воплотили методику, благодаря которой лучевая болезнь и радиационные ожоги не стали летальными для сотен ликвидаторов.
Врач-онколог Национального Института Рака Анна Губарева была в числе тех, кто спасал первых пострадавших на ЧАЭС. В интервью сайту «24» она рассказала о том, чем рисковали медики во время работы, почему изымались истории болезни ликвидаторов, и как киевским врачам удалось спасти своих пациентов.
Когда Вы узнали об аварии?
Почти сразу. Леонида Недзельского, как главного радиолога страны, вызвали в штаб гражданской обороны, он сразу выехал в зону. Там, вместе с медиками Иванковского района начали отбирать пострадавших, начали искать проявления острой лучевой болезни. Никто ничего не знал. Никто не понимал, что произошло.
Совсем никто?
Физикам было понятно, что кроме гамма-облучения, как при взрыве атомной бомбы, выбросилось большое количество изотопов — практически вся таблица Менделеева. За счет этого было еще альфа- и бета-облучение, которые давали дополнительную нагрузку на организм.
Леонид Петрович это знал. Он нам рассказывал. Но кто верил, кто не верил, кто хотел верить, кто не хотел. Он сначала сказал, что по уровню дозы взорвались 20-30 Хиросим. Что выбросилось много всего. Что сочетанное облучение.
Когда появились первые проявления лучевой болезни?
Где-то через сутки. Об этом узнала Москва. Прислали в Киев самолет, чтобы мы отправили первую партию людей с проявлениями острой лучевой болезни. Но многие отказались ехать.
Потому что первые проявления острой лучевой болезни — тошнота, дезориентация, слабость — проходят бесследно. У людей были семьи, и они не могли просто сесть в самолет и улететь. Но затем эти проявления возвращались.
Многие ликвидаторы не хотели лечиться. Некоторые очень боялись. Приходили, говорили, что они умирают и их срочно нужно лечить, хотя ничего, кроме невроза не было. Другие же, наоборот, не понимали, что это опасно. Они бравировали, говорили, что с ними все хорошо.
Тогда было принято решение о том, чтобы в Институте гематологии и Институте рентгенорадиологии открыть отделение для больных с проявлениями острой лучевой болезни. Она была диагностирована у 115 человек.
А всего сколько пострадавших к вам поступило?
Через стационар вообще прошло более тысячи человек. У некоторых по показателям крови, по дозиметрическому контролю, было понятно, что лучевая болезнь развиться не должна. Были и те, у кого, благодаря нашему лечению, она не развилась.
Из этих 115-ти только 52 потребовали пересадки костного мозга. Остальным его подсаживали внутривенно. Нам удалось избежать костномозговых проявлений. Мы в начальной стадии вывели вот это все, они остались живы, и диагноз у них был снят.
Как проявляется острая лучевая болезнь?
Первые признаки — тошнота, слабость, дезориентация. Могут быть психические нарушения — чувство возбуждения или наоборот депрессия. Но это должно сочетаться с дозой радиации. Это неспецифические проявления.
Основной параметр острой лучевой болезни — наличие малого количества клеток в костном мозге. Это определяется при анализе.
Кого к вам привозили?
Солдат не привозили. Мы лечили только тех, кто находился на атомной электростанции во время взрыва. То есть это были сотрудники станции и пожарники. Естественно, были и люди, оказавшиеся в зоне во время взрыва. Например, один тракторист ехал утром мимо 4-го энергоблока в свою МТС на велосипеде и радиоактивная пыль попала ему на кожу между носками и штанинами. Начались альфа- и бетаожоги. Их опасность в том, что вот эта цепная реакция маленьких взрывов начинается внутри кожи. У этого тракториста поражение кожи, как ожог, начало ползти и доползло до паховой области. Очень тяжело было с этим бороться. Мы с подобной патологией столкнулись впервые. Но мы пытались.
Как Вы их лечили? Почему в Киеве погибло значительно меньше ликвидаторов, чем в Москве?
Потому что Недзельский пошел по несколько другому пути, чем Москва. Мы наших больных сразу мыли. Не в смысле — раздели и поставили под душ. Мы ставили им капельницы. Сутками. То есть, мыли и снаружи, и изнутри. В первые сутки давали им йодистые препараты, особенно детям. Это спасло от многих неприятностей со щитовидной железой. Дозиметрический контроль был постоянно.
Если бы мы их все время не мыли, лучевая болезнь у пострадавших развилась бы, как у москвичей. Там сидели и ждали, пока приедет американский врач Гейл, который скажет, что нужно делать. Гейл приехал и сказал, что нужно пересаживать костный мозг, убивая костный мозг собственный. Потом уже стало известно, что Гейл — военный физик и не имеет медицинского образования, и его методика ошибочна.
Но ведь вы тоже пересаживали костный мозг….
Мы подсаживали. Но при этом не убивали свой костный мозг этих ребят. Он не был поражен. Где-то через 2-3 недели наступил тот период, когда у них начали умирать клетки крови, и мы начали подсаживать костный мозг. Доноров выбирали не по всем параметрам, тогда это было невозможно. На то время, когда мы подсаживали ликвидаторам чужой костный мозг, свой у них отдыхал. Когда чужой костный мозг не приживался, то он отторгался организмом. Эти клетки погибали и все. Те же больные, у которых в Москве собственный костный мозг убивали, при отторжении клеток — погибали. Поэтому там столько смертей. Не потому, что в Москве были более тяжелые больные.
У нас умер один больной, который поступил к нам на шестые сутки в тяжелейшем состоянии. Мы, врачи, его не видели. Его сразу же отвезли в реанимацию. Через два часа он скончался, потому что его доза радиоактивного заражения была летальной.
Сколько врачей работало с пострадавшими ликвидаторами?
Доктора нашего отделения выходили. Медсестер и санитарок было 28. Врачей было, кажется, девять. Сейчас нас в живых осталось только трое.
Мы, кстати, случайно узнали, что сами от больных облучились. Дозиметристы каждое утро приходили и мерили их. В один день наша заведующая подошла к дозиметру — а он как защелкал! Вот так нас тоже решили проверить. Оказалось, что мы все тоже накопили много облучения. Статуса ликвидатора мы не имеем. Но мы и героями себя особыми не считаем. Я считаю, что вот эти ребята, ликвидаторы — они герои. И им повезло, что выпутались из этой ситуации.
Почему нет однозначной статистики по количеству пострадавших в результате ликвидации?
Что происходило в Москве, что видели там — трудно сказать. Эти данные нигде не печатали. Все было засекречено. Нам тоже не разрешили напечатать данные по больным, их истории болезни. Их отобрали и куда-то увезли. Где сейчас истории болезни — мы не знаем. Что сейчас с этими людьми — тоже. Был создан специальный центр, который, вроде бы, должен был беспокоиться об их дальнейшей судьбе.
К нам тогда приходили «серые пиджачки», где-то после майских праздников. Ребята подписывали какие-то письменные обязательства. Правда, пожарные «пиджачков» послали куда-то подальше — у них были свои военные, они другой структуре подчинялись. А атомщики, работники станции — замолчали и перестали говорить. Мы тоже были предупреждены, что нечего ходить и рассказывать. Каждый день истории болезни у нас отбирали, потом приносили обратно. В общем, это было очень некрасиво и очень смешно. Непонятно было, зачем это делается — нам некогда было ходить и рассказывать, что у кого происходит. Да ничего и не происходило.
Потом, когда Леонид Петрович умер, его жена явилась инициатором написания записок его, наших. Мы написали коллективную монографию о том, как боролись с тем, с чем столкнулись.
Как Вы думаете, Украина уже справилась с последствиями аварии?
Нет. От нее пострадала вся Украина. Четвертой зоной считается Белая Церковь и Фастов. Это очень далеко от Чернобыля. Люди там получили свою долю радиации. Те мутации, которые произошли в организме, особенно — у молодых людей, проявятся не сразу. Какие последствия будут у детей, у третьего, у четвертого поколения — этого мы не знаем. Но еще увидим.
Сейчас мы отмечаем падение иммунитета, которое означает, что люди умирают от гриппа, от воспаления легких, от менингита. Потомки расплачиваются за нашу глупость, за то, что мы поставили атомную станцию в таком живописном месте.
Источник: https://24tv.ua/ru/vrach_spasavshaja_likvidatorov__o_radiacionnyh_ozhogah_i_seryh_pidzhachkah_n680692